Когда «радостно было на сердце».

О дореволюционных праздниках в Шешургской волости.

- Ой, раньше-то разве так жили? Радостно было на сердце.

- Да ты просто молодая была, вот и радостно было. Молодым всегда радостно.

- Молодая, конечно, здоровая… Только не от этого. По-божески жили, с Богом, вот и радость была. Работали больше, тяжельше было, а радость всё равно была. А теперь что праздник, что будень – всё тоскливо как-то. Разрушили всё – вот и тоска. И Бога забыли. Это же надо – эку церкву у нас в селе разрушили… Какая красивая была, белокаменная, двухэтажная. Колокола звонили – на всю округу слыхать было. Мамонька выйдет вечером на гумно – к вечерне звонят. Стоит долго, слушает. На душе сразу легко становилось, весело.

Тёте Анастасии, моей крёстной и сестре моего дедушки, уже девяносто третий год. Сухонькая, чистенькая, совершенно прямая, с ясным взглядом и хорошей памятью. Жизнь её прошла в маленькой деревушке Махни, в четырёх километрах от села Михайловского, куда ходила с «мамонькой» и сёстрами в белокаменный храм Архангела Михаила. Но храма давно нет, он остался только в её памяти. Я очень люблю, когда она тихонечко рассказывает мне о той жизни, когда «было весело на сердце» и которую я не знаю.

- А Пасху как встречали! Сколько радости было! Вечером вся деревня собирается, из всех домов как ручейки текут на бугор, на дорогу в село.

- А дома кто оставался?

- Только старики, кто не смогал, да малы робяты. Да стряпки ещё. А так все в церкву, и молодые, и старые, все идут. Что ты! Разве можно пропустить такой праздник. Твоя-то баушка Офросинья придет пораньше, дак до службы-то в палатке прикорнёт, отдохнет маленько. За день-то устанет дома, отдохнет. Да полна палатка набьётся, бывало, все стряпки. Поспят, а как к Всенощной-то зазвонят – проснутся, отдохнули. И в церкву идут. А молодёжь, дак та в Кирин сад уходила. Они в палатки не заходили. Им там весело.

Ой, полна церква народу! Со всех деревень. Большая была церква. Зимой на первом этаже служили, а к Пасхе на второй этаж перебирались. Два батюшка были у нас. Как хор запоёт, дак сердце куда-то  улетает. Так хорошо, так радостно было.

А когда служба закончится – всей деревней домой идём. Светает уж, а пока идём – и солнышко играть начнет. Сколько радости было, смеху! Молодёжь впереди. Вся деревня вместе. Все смеются, разговаривают. Четыре-то километра пролетят – и не заметишь. И усталость как рукой сняло. А в домах уж печки топятся, дым идёт. Нет, больше такой радости уж не бывало…

Да, я не знаю той радости, о которой она говорит, и мне очень хочется побывать в той весёлой поре. Но как? Церкви нет, и нет больше этих ручейков народной веры. И я прошу: расскажи ещё!

- А в деревне-то как! По три дня гуляли. Стряпки скотину накормят – и опять на улицу. Дома всего наварено, напечено, готовить не надо. Робёнки на качелях качаются. Гармошка играет. У нас много гармонистов было. Река разлилась, овраги шумят. А пьянки такой, как сейчас, не было. Соберутся – поют да пляшут. Да шмонят друг над дружкой. Ну, выпьют сколь для веселья. А чтоб напиться – не было тогда такого. Не напивались.

***

Наступает лето – сенокосная пора. Идёт Петров пост, в этом году он длинный – целый месяц. Сгребаем в огороде сено. Тётя Настя рассказывает:

- Раньше все посты соблюдали. «Петровки» когда долго длятся, а ничего. За ягодами ходили, грибов наберут.

- Что, и мужчины посты соблюдали? – удивляюсь я.

- Что ты! Мужики в первую очередь и соблюдали. За ними и вся семья.

- Но ведь лето, работа трудная, есть хочется. Чего на одних-то ягодах?

- А вот соблюдали. Вся семья постится. Старики были строгие. Попробуй похнычь. Да вообще порядок был. как ведь обучали? Если идёшь по деревне да не поздороваешься со старшим, так он тебе по загривку даст да ещё отцу нажалуется. От отца ещё дом попадёт. Так вот воспитывали, чтобы уважали старших.

- И что, это правильно, по-твоему?

- Правильно. Стариков уважали. А как по другому-то?

***

Осень. Лёгкий дождичек моросит – грибная пора. Идём с корзинками, полными грибов. Проходим с тётей Настей по деревне. Между двух домов большое расстояние и никаких следов прежнего жилья.

- Здесь у нас часовня была. Собирались на молебны. Один раз в поле работали. До колхозов ещё, единолично жили. Каждая семья свою полоску обрабатывает. А дождей чего-то долго не было, и начали погибать посевы. Решили собраться на молебен. Вся деревня  собралась. Дядя Митрей в часовню зашёл, лампадку зажёг. Дверь открыл. Читает. Мы все на колени встали перед часовенкой, молимся: «Пошли, Господи, дождичка на наши полоски!» Молились-молились, и вдруг от Шешурги маленькая тучка на небе появилась и на нашу деревню плывёт. Ни ветра, ничего… И вдруг дождичек. Так хорошо полил землю. Мы не успели ещё и молитвы дочитать.

Да, порядок был во всём. Собирались на сходку, решали: в праздники никому не работать, а то наказанье будет. Чтоб Господь не прогневался на деревню, значит. Дак одна семья – Анна с Егором – тайно по загумнам пробиралась на свою полоску, чтоб не увидели. Больно уж работящие были.

- А что с часовенкой-то стало?

- А вот когда нова-то власть пришла, её и разрушили. Приехал начальник какой-то, в кожаной тужурке, приказал: разобрать часовню. Разобрали.

- Так ты же говорила: вера крепкая была! Чего тогда разрушили?

- А он наганом грозит, куда денешься. Никому умирать-то не хочется. Вот и разрушили. Как-то опустела сразу деревня. А церкву когда разбирали, после войны уж, дак отца твоего посылали тоже. Молодёжь посылали. Но баушка твоя его не отпустила. А кресты-то давно скинули. До войны ещё. Один мужик из Арбажа, деревня такая была, больно лютовал. Ну, потом, когда на войну погнали, по деревням они проходили, дак мужики в одной деревне здорово его отлупили за это. За то, что кресты скинул.

***

Глубокая осень. Уютно топится печь, трещат угольки и «стреляют» на шесток, иногда падая на пол. Мы с тётей Настей печём пироги. Сегодня наш деревенский престольный праздник – иконы Скорбящей Божией Матери. Тётя Настя вздыхает:

- Да, в каждой деревне были престольные праздники, зимний и летний. У нас был шестого ноября осенний праздник – «Скорбяща», и летний – Вознесение. Теперь ведь чего: наедятся, напьются, да и всё. А тогда не так праздновали…

- А как? Расскажи.

- Сперва батюшка приезжал. Если осенью – в каждый дом заходил, а если летом – столы выставляли на улицу под окошко. Скатерку белуюЮ пшеницу, воду ставили на стол и икону. С конца деревни начинали. У каждого дома молебен служили. Так от дома к дому и переходили всей деревней.

- Так ведь это долго очень?

- Долго. Иногда до сумерек служили. Деревня-то на два берега. Потом уж праздник-то, гости, гулянье. Но ведь за каждую семью молились, за каждый дом всей деревней молились.

Я представила, как по нашей деревне идёт священник, за ним – все наши жители. какое счастье было – всем миром молиться! Почему всё разрушили? И на кого теперь сетуем? Не на себя ли? Не свои ли плоды пожинаем?

Вспомнилась соседка – старушка тетя Евдокия. Маленькая, худенькая. В доме её на стене в 60-е годы, в самый разгар борьбы с церковью, спокойно висел единственный портрет царской семьи последнего императора Николая II. Я не знала тогда ни императора, ни трагической судьбы его и семьи. Но помню, как тётя Дуня подводила меня, маленькую, к этому  портрету и рассказывала, какая красивая семья, какие красивые лица у всех. Наверное, ещё что-то рассказывала. А в углу тихо мерцал огонёк лампадки перед иконами. И так хотелось, чтобы всё возвратилось, возвратилась пора «духовной радости на сердце», которую мы не знали.

- А вот ещё один случай. Всей деревней работали летом в поле. А ребятишек к лесу послали – караулить. Слышим, ребятишки кричат: «Несут! Несут!» Мы всё побросали и прямо с поля навстречу иконе. К лесу бежим, около которого по дороге икону несут. Чёрную, большую, Спасителя. Встретили у леса, молимся, кланяемся. Так дошли до деревни. А в деревне молебен был перед иконой. Вся деревня собралась. Потом проводили дальше, в другую деревню. Каждый год священники обносили икону по деревням, пока новая власть не запретила (речь идёт о крестном ходе с иконой Спаса Нерукотворного, которую несли из Успенского собора г. Яранска через сёла Лом, Шешургу и окрестные деревни. Икона эта сохранилась до наших дней и по-прежнему находится в Яранске).

- А как вы о революции узнали?

- Да как узнали. Никто ничего и не знал. Работали и работали. Потом уж уполномоченные приехали, говорят: царя скинули. Другая теперь власть. Твоя баушка Дарья рассказывала: «Стираю бельё в корыте. Двое маленьких рядом бегают, третий в животе. Повестку мужу принесли: на усмирение берут. Я и думушки не думаю: на усмирение, значит, усмирит и придет. А он и не вернулся – убили. И завыла я тогда с тремя-то робятишками…»

***

Прошло время. Нет больше моей крёстной. Тихо умерла, как тихо, с молитвой и верой, прожила свою жизнь. Осталась в сенях замороженная тушка курицы, приготовленная ею для разговения в Рождество Христово. А в селе Михайловском построен новый храм Архангела Михаила, деревянный и очень красивый. Только нет пока тех «ручейков народной веры», о которых она мне рассказывала. Есть только маленькие капельки. Сольются ли они в прежние глубоководные ручьи?

Л.С. Караваева, преподаватель учебно-воспитательной группы при храме Воскресения Христова п. Тужа.

Газета «Просвет», - № 4 апрель 2017 г., - с. 12-14.

На фото: деревенский праздник в дореволюционной России.